 ПРОСФОРА В новый день мы получаем благословение игумена на посещение «просфорни». В православных монастырях нет такого слова – «разрешил», а только – «благословил». Это значит, что наставник посчитал ваше действие душеполезным, и берет за него частичную духовную ответственность. На всякое дело принято брать благословение. Это непривычно для светских людей - беспокоить начальство по незначительным, в нашем понимании, поводам. Но есть строгий монастырский устав, схожий по духу с уставом военным. Вся жизнь обители жестко им регламентируется и не нам его менять, ведь “в чужой монастырь со своим уставом не ходят”. Если есть благословение, - не бумажка, а просто произнесенные слова, все его слушаются и подчиняются. Произнеся у двери «волшебные» слова: – “по благословению игумена”, темным коридором проходим в маленькую пекарню. Просфорная – это место особое, закрытое. Сама просфора представляет собою малюсенький круглый хлебец, состоящий из двух частей, нижней - простой, и верхней - со специальной печатью. Она - неотъемлемая участница Литургии, главной церковной службы, совершаемой по завету самого Христа на Тайной вечере. Весь процесс приготовления просфоры, являясь частью литургического действия, происходит с молитвой и особым духовным сосредоточением. В просфорной работают два инока. Один месит, мнет и долго мучает стальным валиком тесто. Другой вырубает из раскатанного пласта круглые лепешечки, и оттискивает на них печать с крестом. Работают молча и слажено. Укладывают скатанные шарики теста на металлический противень, а сверху крепят опечатанные кружки. Без сноровки и мастерства здесь нельзя, просфора может лопнуть или верхушки отпасть.  Потом на Литургии священник специальным «копием» вынет маленькие частички из каждой просфоры, поминая при этом имена живых и усопших христиан. Эти частицы, вместе с красным вином, в определенный момент службы таинственно превращаются Святым Духом в Тело и Кровь Спасителя. Они и составляют то, чем причащают православный народ ложечкой из потира. Даже оставшиеся от Литургии просфоры почитаются святыней, их не едят, как обычный хлеб, а вкушаются натощак с молитвою. Многие подолгу их хранят, размачивая потом в святой воде. Сопровождающий нас монах обстоятельно всё разъяснил, и мы увидели теперь не простую пекарню. Тайное открылось нам в обыденных человеческих действиях. Вот ведь, нет ничего простого в нашей церкви. Во всем заложены смыслы и символы, веками оберегаемые от реформаторов и революционеров. И ничего нет в церкви случайного. И ничего нет лишнего. Уносим с собой горячую просфору, завёрнутую в белую, чистую бумагу. ИЕРОМОНАХ Обеды в монастырях скромны и быстры. Особенно в Великий пост. Меню на сегодня было: грибной суп с картошкой, гречневая каша без масла и стакан яблочного компота. Звонки игумена определяют перемену блюд для всех, и не засидишься задумчиво за чаем с сухариками. Специально назначенный послушник неустанно читает назидательные тексты из жизни святых. Звонок – и конец обеду. Все дружно встают, произносят хором благодарственную молитву, и дружно покидают трапезную. Так было в армии – я помню. Только без молитв. После обеда мы навещаем келью иеромонаха Мефодия. Он родом из Черногории, какое то время подвизался на Афонской горе в Греции, откуда и пришел в Спасо-Преображенский Валаамский монастырь. Так здесь и остался. Увешанные аппаратурой, с кофрами и штативами в руках, подходим к дверям монашеской кельи на втором этаже малого монастырского каре. Стучимся и произносим предписанную монастырским уставом молитву на вход. Из-за двери доносится – «Аминь», что в этом случае означает - «войдите». Немного робея, переступаем порог маленькой чистой комнатки. Отец Мефодий приветствует нас земным поклоном, опустившись на пол к нашим ногам, и этим приводит нас в совершенно уж неловкое состояние. Мы останавливаемся посреди кельи, увешанные сумками, красные от смущения. Очень хочется обнять его, поднять с колен. «Не за что нам кланяться» – хочется сказать ему, и самим поклониться ему в ноги. Но мы застыли с нелепыми сумками и только слезы застилают нам глаза. Мы не стесняемся слёз. Удивительно, как обыкновенное проявление христианской любви может привести современного человека в замешательство, а ведь ничего особенного не произошло - монах обязан в каждом человеке поклоняться образу Творца. Видеть Бога в каждом - одна из целей монашеского подвига. Только так можно увидеть Бога в себе самом.  Что же так смутило нас, живущих в холодном и свирепом мире, где ложь постепенно становится обязательным условием существования, а любовь означает только секс? Смутила искренность и чистота, которую ощутили даже наши окамененные сердца. Господи! Какая же пропасть между нами. Недаром говорится, что монах для мирского человека всё равно, что ангел. Как не достает современной России людей с живою любовью. А может они есть, а мы не замечаем? Просто – не в состоянии заметить злыми глазами. Спешим за миражами, рассеивающимися при истинном свете. А свет должен исходить из нас, он заложен Творцом, и где-то теплится там внутри у каждого. Куда же несемся мы, увлекаемые слепцами и негодяями? Отец Мефодий оказался человеком тактичным - не заметил нашего смущения. Он гостеприимно потчевал нас чаем с сушками, расспрашивая о столичной жизни. Потом, имея благословение игумена, мы сделали несколько снимков батюшки на фоне его икон, пока он молился о нас и наших близких. По монашескому обычаю, наделил он нас на прощание маленькими подарками, при этом явив прозорливость в понимании характеров. Мне досталась книга о православном страннике, где батюшка написал: “Брату во Христе на молитвенную память от многогрешного иеромонаха Мефодия”. И добавил при этом: “Ведь любишь странствовать, вот почитать это и будет тебе душеполезно”. Отчего-то трудно было нам уходить от отца Мефодия, словно покидали мы не его келью, а благодатный мир ради неблагодатного. Знаю, что много мы не сказали. О многом не спросили. О чем-то важном. Может быть о главном. У него были для нас ответы, но мы не задали вопросов. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Все дни нашего пребывания на острове стояла ясная погода. Недаром видно говорят, что состоящий из десятков больших и малых каменных островов Валаамский архипелаг имеет собственный микроклимат. Здесь якобы всегда теплее и солнечней из-за столба теплого воздуха, восходящего к небу от нагретых островов. Звучит красиво. А может быть лишь в памяти остались солнечными эти дни? Может быть, так лишь кажется мне издалека? Вот ведь, солнечным почему-то запомнилось всем отбытие на «большую землю» последних пациентов бывшего в монастыре интерната инвалидов. Тогда вертолетная площадка была опоясана верёвкой с красными флажками, а вереница калек на фоне белого снега напоминала брейгелевских «Охотников на снегу». Так вот живописно совершался третий исход. Первыми в этом веке уходили с острова монахи, спасаясь от красных атеистов. Уходили в Финляндию по льду зимней Ладоги. Двенадцать ударов большого колокола возвестили 18 марта 1940 года о смерти монастыря. Но никто не вспомнит сейчас, было ли и тогда солнечно. Второй исход случился, когда образованную здесь школу боцманов и юнг, безусых мальчишек в большинстве, в полном составе, бросили на ленинградский фронт. Они оставили после себя разобранные иконостасы и сбитые фрески. Ведь сухие иконы хорошо идут на растопку, а в святых на росписях удобно целиться. Немногие выжившие собираются ежегодно на острове у монумента погибшим товарищам. Седые мужчины, с боевыми орденами на груди. «Боже мой, что же мы делали!» - сокрушаются они. И вот в конце 1989 года состоялось возвращение. На остров прибыли монахи во главе с архимандритом Виктором. Иеродиакон Виссарион, иеромонахи Варсанофий, Фотий, Герунтий, Феофан, Иаков и Борис. И ещё послушник Леонид. Начала тогда оживать обитель. Восстановилась разорванная историческая ткань, концы связались с началами. Надеюсь – навсегда. Завершилось наше краткое паломничество. Пора нам улетать с вертолетом, ведь неизвестно когда будет следующий рейс. В последний раз обходим монастырь, заглядываем в Никольский скит, поднимаемся на колокольню Преображенского собора. Сверху от колоколов видны все острова архипелага со скитами посреди сизых миражей ладожских горизонтов. Мы стоим, стоим, не в силах уйти от этого размаха, замерзая на пронизывающем, ледяном ветру. Спешим в последние минуты надышаться воздухом острова, запомнить всё накрепко, чтобы не затерялось оно в другой жизни. Жалко уезжать. Словно рвется что-то тонкое внутри, без чего – сложно жить. Прощаемся со всеми новыми знакомыми, просим их молитв и благословений. «Ангела хранителя в дорогу» - крестит наши склоненные головы игумен Панкратий.  Синяя стрекоза заворачивает круг над островом и уносится в объятия простора и нервной ладожской зыби. Обратный путь проскакивает незаметно. Мы не глядим в иллюминаторы, не отвлекаемся, что бы не растерять. Вот и пасмурный Петербург разворачивает внизу серые кварталы, прорезанные свинцовой Невой и ниточками каналов. Садимся у Петропавловской крепости, прямо в каменном сердце северной столицы. Лишь только умолкает гул винтов, обступают звуки большого города. Тренькает вдалеке трамвай, нескончаемо гудят автомобили. Вдоль стен домов, сосредоточенные и деловые, спешат ленинградцы. Реальная наша жизнь настигает и затягивает в суетливые свои сети. Мы внимательно глядим в глаза друг другу. Неужели остались мы прежними? Было ли всё то, светлое и ясное? Не привиделось ли, не пригрезилось? И сердце радостно отвечает – было, было! Москва – Петербург – Валаам
1998©Т екст и фото Виктора Грицюка
Редакция©2007
Источник: http://wildrussia.livejournal.com/31359.html | 
