 БЕЛОЕ ВОДЛОЗЕРЬЕ Метельная даль Водлозера без горизонта, без привычных глазу верха и низа, кажется огромным белым холстом. Воздушными мазками кроткой гризайли обозначены дальние миражные острова. Точным движением кисти по ближним мысам намечены колючие ели. Прозрачно и смело, без деталей схвачены контуры лесов. Кажется, это лишь замысел, эскиз будущего весеннего многоцветья, когда сочными красками – салатной, звонко-зеленой и прозрачно-голубой напишется реальный пейзаж озера. Тогда прорисуются все нервные ветви, и ювелирная кисть пройдется по каждой иголке на соснах, по каждому листу берез. У кромки берегов ляжет ясная штриховка камышовых стеблей, и вся ласковая картина с зефирными облачками в небе, повторится зеркально в карих водах озера. Повторится - для надежности и для спокойствия. Потом цвета загустеют, глубокое небо обернется васильковым полем, а сливочные облака будут царапать шершавый дальний контур тайги, проливаясь дождем. Когда же устанет лес, изнеможет совсем в бархатно-зеленых тонах, уже и осень готова пройтись по картине желтым, оранжевым и красным. Пронизывающе дыхнет Север, и вспыхнут не опаляющие костры березовых, рябиновых, калиновых крон, зардеется тайга богатой порфирой. Разбеленное сонное небо умоется студеными ливнями, воздух станет прозрачным и бодрым. Тучи отяжелеют, до краев налившись той сизостью, которой будущая зима нарисует новые эскизы. Потом незаметно в зимней белизне, неслышно и легко перевернется очередная страница, и на новых листах продолжится бесконечная история стоящей вне суетного времени берендеевой пущи Водлозерья. Той самой былинной пущи, которую искал Пришвин в верховьях Пинеги. А она всегда была тут. И не будет в её истории конца, если не вмешается жадный и недальновидный человек. 
Границы Водлозерского биосферного резервата уже не надо отмечать особыми знаками, они и так очевидны. Вплотную подобрались к ним вырубки с хаотичным подлеском. На снимках из космоса контур парка ясно очерчивается среди мелколесья. И пусть нам не лгут, что тайга восстановится сама, что лес – легко возобновляемый ресурс. В том виде, как она существует теперь, в её веками складывавшейся симфонии не достанет и сотни лет на восстановление, не то, что краткой жизни одного поколения. Знаете ли вы - что такое девственный лес? Нет, не тот хилый недомерок, что ютится в резервациях за кольцевой дорогой, а могучий лес на сотни километров расстилающийся вольно, с грядами, болотами, с таинственными озерами и бурливыми реками. Это огромный живой организм, свободный, не знавший позора топора. Это сложное существо, естественно и мудро объединяющее столько разных жизней, что не перечесть. И с человеком, умеющим молчать, что-то происходит в таком лесу, словно касается он к живому истоку и воскресает. И не вдруг это почувствуешь. Кажется, обычно всё - день сменяет ночь, просто бегут облака, просто стонет река подо льдом... Но невидимо наполняется сердце, освобождаясь от сора обыденности. И лишь уезжая из Водлозерья, когда лесная дорога выстреливает из тайги на рукотворные пустыри, вдруг ясно ощущаешь это заполнение. Здесь оно сразу начинает утекать. Тужишься в усилиях не растерять - и понимаешь, что нет места ему среди нынешнего нашего мира, принадлежит оно иному - где правит мудрая гармония, и где человек - не враг, а рачительный арендатор. 
Хотя в гардеробе тайги много одежек, зима на прощание одаривает богатыми шубами. А сегодня утром - небывало веселым инеем оделся лес. Каждая ветка, каждая иголочка на соснах и елях были запечатаны в тонкий лёд. Стеклянный лес позвякивал на ветерке, искрился, смеялся под солнцем. Двоились контуры крон в слепящих преломлениях лучей. К полудню расколдованный весенним теплом, лес стал ронять на наст прозрачные ледяные осколки. Потом с северо-запада наползла хмарь, засеяла тяжелыми снежными перьями. И небо, и озеро напрочь утратили реальность, обернулись свечением с полунамеками, рассчитанными на память и воображение. Так художник, рисующий зиму, место снега на белом листе наполняет молчанием. Метель настроилась на неспешность: посвистывает в пановы окарины, скулит по-волчьи, ударяет порывами, завинчивает по турбулентной своей прихоти снежную пыль на гребнях сугробов. Сугробы у кромки леса по берегу – это застывшие волны озера. На сотни километров вокруг тайга тонет в белом, и только отчаянные рыбаки их деревни Куганаволок, несколько человек - единственные здесь представители человечества, распарывают мёрзлое полотно слабенькими снегоходами. И нет страха, просто дом у них большой. 
К ночи сел ветер – да так, что не качнется ветка, не дрогнет былинка. От реальности остался лишь хруст снега под ногами. Бредешь по твердой озерной глади, а черная тьма клубится вдали, словно тьма, это не просто - отсутствие света, а особое вещество, сродни туману. Она так пугающе реальна. Косматая, первобытная. Ощущаешь себя точкой на невообразимом просторе холодной тишины, исчезающе малой, теплой, одинокой точкой. Но есть ли оно – одиночество? Ведь с тобою всегда три собеседника: сердце, ум, и сам непостижимый Творец, негаснущей искоркой живущий в каждой душе. Сам же Он - воображаемо обитает там, за пеленой облаков, в космических высях, в невместимой нами бесконечности. Но одновременно - присутствует во всех творениях, и ещё - в неумолимой реке времени, что всё обнимает и уносит в будущее. Течение этой невидимой реки легко, без усилия вмещает всю живую тварь, и зиму, и Землю, и космос, и дальние звезды. От неподвижности и безмолвия может почудиться, что время умерло, что кончилось в зиме его вещество, но не так - скачет секундная стрелка наручных часов, нервно обрубая прошлое. Там остается спящая тайга под толстым одеялом и легкое моё дыхание. Ещё есть шанс - пока жив. В аду уже не будет времени, и, наверное, нескончаемо, как в коммуналке, будет блекотать плохой музыкой радиоточка. Да хоть иногда и музыкой хорошей, но в общей обреченности не воспринимаемой меркнущим сознанием. И злой диктор будет мучительно громко отсчитывать смертельную вечность. Вспомнится тогда этот осторожный шорох снега... 
Постепенно затягивают будни, и скудеет чистота. Но внутри мягкой пулей остаётся память. Словно невидимая нить тянется теперь к Водлозеру от городской промзоны. Мечтаешь вернуться, упасть на ковер багульника в колонной тиши просторного бора, и долго-долго глядеть в болотные клюквенные морсы, в стылые струи Илексы, в засыпанное алмазным песком ночное небо, какого не увидишь нигде... А на деле – глядеть в себя настоящего, который пока ещё шевелится там, под руинами. Подкатит тогда невнятная, как бы - беспричинная тоска, словно утерял в путях что-то нужное, правильное. Может быть - вкус горячего молока с мёдом, которым поила тебя мама в простуду…? Может – детскую веру и безмятежность…? Сегодня мир уже иной, и прошлое никогда не вернется, как ни старайся. Некуда ему возвращаться, ведь и мы сегодня уже другие. А иногда все-таки жаль. Журнал МПР РФ «Государственное управление ресурсами» №1.2007 2006©Text end Photo by Victor Gritsyuk
Источник: http://wildrussia.livejournal.com/20189.html |
